Диалоги о ксенофилии [СИ] - Мария Ровная

– Да, Вы привыкли работать в сказке, – согласился он. – И, вероятно, перестали ощущать этот привкус экзотики, привкус мифа. А я вот впервые захотел сменить профессию – на время, не навсегда! – послушав разговоры стажёров, историков и социопсихологов. Они летят с нами на Грумбридж-один. На Землю Брандуса.

– А-а, на Теллур…

– Вы ведь там бывали?

– Он интересен лишь тем, что его биосфера почти идентична земной, и социум развивается аналогично. Так что экзотики там маловато.

– Да Вы только послушайте! Они летят на коронацию монарха Ареньолы – коронацию! Ведь это всё равно, что попасть за круглый стол короля Артура!

– Если Вам так хочется увидеть это зрелище, Вы, наверное, сможете пройти на станции ускоренный курс адаптации и слетать на пару дней в Ареньолу. С опекуном, конечно.

– А Вы не согласились бы стать моим опекуном?

– Честно говоря, меня туда не тянет, – Анна зябко повела плечами. – Шумно, тесно и грязно. Найти опекуна – не проблема; главное – разрешит ли координатор станции. Я не знаю, кто там сейчас…

– Ильегорский.

– А-а. Тогда мечты Ваши безнадежны. Юлий не даст Вам допуска.

– Почему?

– Он принимает себя слишком всерьёз.

Вадим сел, чтобы лучше разглядеть выражение её лица.

– Вы с ним знакомы?

– Была когда-то. Он тогда жил в Ареньоле, а я – в Брайланте, это соседняя страна.

– Ну, и… – он хотел спросить: «Из-за чего вы поссорились?» – но сформулировал уклончивее, – из чего Вы заключили, что он воспринимает себя слишком всерьёз?

– Прошло столько лет, что с тех пор он мог и повзрослеть, – лениво отмахнулась Анна. Потом вздохнула и села на край низкого ложа. – Впрочем, извольте. Юлий ударился в частную благотворительность. Купил маленького раба и принялся, как Жан-Жак Руссо, воспитывать из него перл творенья и…

– Что же в этом плохого? – перебил её Вадим.

– Ничего, – мягко ответила Анна. – Каждый из контактёров рано или поздно совершает нечто подобное. Стремление устроить чью-то конкретную судьбу независимо от глобальных коррекций ментосферы более чем естественно и человечно, равно как и стремление одарить хотя бы одного теллурийца достижениями земной культуры. Счастливее он от этого, конечно, не станет, но счастье – ценность иллюзорная, оно лишь эпифеномен, побочный продукт смысла… Плохо то, что этот гуманоидный детёныш по сути стал для Юлия орудием его тщеславия, – задумчиво говорила она, глядя сквозь Вадима. – Не сразу; первый порыв был вполне благороден: спасти и сохранить. Но затем из лучших побуждений Юлий стал строить жизнь гуманоида так, как сам считал нужным. Власть над чужой душой, самая могучая и жестокая – власть любви, почтения и благодарности; ощущение, что он – как воск в твоих руках, ты можешь вылепить из него всё, на что хватит твоего мастерства и таланта, у тебя есть крупный шанс – создать, сотворить гения!

Говоря это, она встала и с высокомерной усмешкой протянула руки, словно управляя марионетками. Забывшись, Вадим глянул вниз – и на мгновение увидел на тёмном ковре покорных маленьких человечков…

Анну передёрнуло. Она прыгнула на ложе, свернулась уютным клубочком, обняв колени и уткнувшись в них подбородком.

– А может быть, он в самом деле знал, что лучше? – проговорил Вадим. – Может быть, у него хватало и мастерства, и таланта?

– Безусловно, – кивнула Анна. – Ильегорский – весьма и весьма незаурядный человек. И ксеносоциолог блестящий. Но даёт ли это ему право определять, как жить другим? Вот Вы – согласились бы, чтобы кто-нибудь – да пусть сам Гьяраччи! – решал за Вас?

– Ну, так то я… – возразил Вадим.

Анна улыбнулась и взглянула ему в лицо. Его зазнобило. Обычно она не смотрела в глаза. Этот звериный, ускользающий, словно таящий глухую угрозу взгляд иногда раздражал Вадима. Но выдержать его прямой, пронзающий насквозь, из бесконечности в бесконечность летящий зелёный луч было ещё тяжелее.

– Но Ильегорского Вы не переубедили? – заметил он.

– Зачем? – удивилась Анна. – У каждого свои убеждения. Я только спросила его, объяснил ли он подопытному сущность эксперимента, заручился ли его согласием и что намерен делать в случае отрицательного результата.

– О-о, я знаю, как Вы умеете спрашивать! Помните Люка Валетти? Один Ваш вопрос: «Штурман, почему не внесли поправки к траектории?» – и Люк ушёл из Звёздного флота.

Анна звонко, как девчонка, расхохоталась.

– А что Ильегорский? – допытывался Вадим.

– Он назвал меня циничной гарпией, иезуиткой и Лысенко от психологии, перестал отвечать на мои письма, аннулировал собственную официальную просьбу о моём переводе из Брайланта в Ареньолу и стал выступать на каждом совете станции с требованием убрать меня из системы, за что и получил клички «Катон» или «Делендам» 1, – весело перечислила Анна. – Поэтому Вы можете быть спокойны, милый Дим, и с лёгкой душой лететь на Землю Брандуса: я останусь в Вашем распоряжении.

– Иногда психолог душит в Вас женщину.

– Как Вы находите границу между нами – душителем и задушенной?

– Идите ко мне, мы найдём её вместе.

Вадим утонул лицом в её мягких, как пух одуванчика, волосах, и Анна раскрылась ему навстречу, ласково, снисходительно и покорно поступая в его распоряжение.

_ _ _

Солнце – звезда Грумбриджа, едва заметный жёлтый карлик в созвездии Большой Медведицы, почти в девяти парсеках от Солнца, светимостью 0,14 солнечной и массой 0,61 солнечной, имеющий систему из четырёх планет, первая из которых, двойная, населена гуманоидами хэйнитской звёздной расы, – солнце склонилось к закату. А до Эрмедора было ещё далеко. Престарелый Мигель Оттес Кунийский, приор Ориарской провинции ордена Даис Аннаис2 заговорил о ночлеге, о горячей ванне, пылающем очаге и благочестивой беседе, под коей разумел вино и жареную пулярку. Путь их лежал мимо Альтрена, и Великий магистр ордена Юлий Ильегорский – здесь, на Теллуре, его звали Леоном Корсидо Валисийским – решил остановиться на ночь в замке.

Хесус Пателло, виконт Нодредский, в прошлом вассал графов Ваноров Альтренских, а ныне – владелец их родового замка, принял эрмедоритов с благоговейной предупредительностью. Были и горячие ванны, и ужин с вином и пуляркой. Для услаждения слуха гостей мессир Пателло посадил в углу столовой лютниста и, к скрытому неудовольствию магистра, завёл благочестивую беседу. Ильегорский не принимал в ней участия, нажимал на рагу и прислушивался к музыке. В этих уединённых замках подчас таятся настоящие перлы – музыканты, певцы, художники, поэты, актёры, – прикреплённые к земле крестьяне или просто рабы, живые игрушки… Этот лютнист, впрочем, играл неплохо – и не более того.

– Ибо сказано в Каноне, в Речах Айюнши3: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд. Не осуждайте, и не осудят вас», – вещал Руис Милан, командор Паленойский, обгладывая рёбрышко зайца.

– А в Книге Судей изречено устами Творца: «Если кто согрешил против Меня, то и от жертвенника Моего бери его на смерть», – возразил маршал Преберский, вновь подставив кубок пажу-виночерпию.

– А в Книге Притч Пресвятая Дева, Даис Аннаис учит нас: «Не говори: "Я отплачу за зло", предоставь Господу, и он сохранит тебя», – сквозь паштет выговорил приор Ориарский.

Мессир Пателло растерянно переводил взгляд с одного рыцаря на другого. Он совсем запутался в этических догматах Канона. Принесли третью перемену. Слуга, подававший рыбу, что-то шепнул виконту. Тот оживился, щёлкнул пальцами:

– Эй, Фьерито4!

Лютнист, отложив инструмент, подошёл к столу. Это был подросток лет двенадцати-четырнадцати, маленький, тощий, хромой – правая нога у него была заметно короче левой и плохо гнулась в колене – и рыжий, что у гуманоидов Теллура встречается крайне редко; в латаной рубашке и в ошейнике с именем и гербом владельца.

– Смиренно прошу разрешить мои сомнения, святые отцы, – заговорил виконт Нодредский. – Я не смею в вашем присутствии принимать решение и буду счастлив услышать совет, какой вид казни более всего угоден милосердному Господу, и должен ли я сам покарать негодного раба, или приличествует поручить это слуге?

– В чём его вина? – спросил Ильегорский, пока остальные рыцари откашливались для ответа.

– Этот гадёныш повадился в мою библиотеку, святой отец, его уже трижды там ловили, и никакими побоями не могу его отучить.

– Скверно.

Магистр притянул лютниста к себе, сгрёб пятернёй его густую ореховую чёлку, откинул её, заставив мальчика поднять голову.

– Зачем ты шляешься в библиотеку? – спросил он. – Что ты там делаешь?

Глаза у мальчишки были тёмно-серые и совершенно пустые: без тени страха, злобы или мысли.

– Отвечай! – рявкнул виконт.

– Читаю, – чуть слышно просипел лютнист.

– Вот как? – усмехнулся магистр. – Вы обучили раба грамоте, виконт?